Наталья НЕСТЕРОВА

УРАВНЕНИЕ СО ВСЕМИ ИЗВЕСТНЫМИ

Часть первая

1990-Й ГОД

Глава 1

Самойловы вернулись из заграничной командировки. Они пробыли в Перу три года, накопили денег и купили трехкомнатную квартиру в Крылатском. Нынче состоялся переезд.

Анна бродила по лабиринтам из мебели, узлов, коробок и нервно щелкала суставами пальцев. Когда-то давно, еще подростком, отучила себя от этой привычки, но в минуты волнений забывалась.

Юра уехал забирать дочь Дарью. Полчаса назад позвонили из милиции, выясняя, не пропадала ли у них девочка пяти лет, волосы темные, хвостик перехвачен разноцветными резинками, одета в джинсовый сарафан и белую кофточку.

— Не пропадала… — пробормотала Анна. — Растяпа, старая перечница! Ведь предупреждали. Тысячу раз предупреждали!

Свекровь Луизу Ивановну предупреждали, что с Дарьи нельзя спускать глаз ни на минуту. Она как молоко на плите: зазевался — обязательно убежит. А если вдруг становится тихой и ласковой — верный признак готовящейся шалости.

На детском празднике в посольстве Анна на несколько минут отвлеклась, раскладывала торт на тарелки. Увидела, что общество собирается вокруг Дарьи, ринулась к эпицентру — и не успела. Умиленные дипломаты и их жены слушали, как Дашенька читает стихи, которые ей не дали продекламировать со сцены. Анна подбежала как раз в тот момент, когда репертуар закончился и Дарья заявила послу:

— Подбери соплю, чудило!

Накануне дочь выясняла смысл этого выражения, подхваченного у русских строителей, работавших в посольстве.

Жаргонные и вульгарные слова Дарья усваивала мгновенно. Чутким умишком отмечала исключительность подобных слов, видела реакцию на них и с удовольствием использовала.

В прошлом году Даша на месяц ездила к родственникам в рязанскую деревню. Обратную дорогу в электричке Анна вспоминает как постыдный кошмар. Трехлетняя девочка — кудрявый ангелочек — стояла на лавке (чтобы побольше народу видело, отчаянно сопротивлялась попыткам усадить ее) и рассказывала о прелестях деревенской жизни, перед каждым словом неопределенным артиклем вставляя матерные выражения. Вагон дрожал от смеха и возмущения.

Неоднократное битье и наказания успеха не приносили. Дарья употребляла неприличные слова тайно да еще обучала им других малышей. Только когда Анна однажды, после жалоб возмущенных родителей, расплакалась, Дарья дала честное-пречестное слово больше не материться, “но если у меня, как у дяди Лени, вырвется, пусть меня не ругают”.

Правда, Даша поражала окружающих не только своим хулиганством, но и способностями к чтению и языкам. Буквам она заставила себя выучить в два с небольшим года, потому что соседский мальчик шел в первый класс и ему следовало утереть нос. С четырех лет она читала самостоятельно, одну книжку за другой.

Вот наконец и звонок в дверь. Дарья сидит у отца на руках.

— Мамочка, как я тебя рюбрю! — завопила дочь и театрально прижала руки к груди.

Последние три дня она произносила все “л” как “р”. До этого неделю картавила, а еще раньше — шепелявила.

— Что случилось? Как ты оказалась в милиции?

Анна заставила дочь спуститься на пол и провела беглый осмотр: целы ли руки-ноги.

— Она попрошайничала в троллейбусе, — сказал Юра.

— На испанском языке, — вставила Даша гордо.

Анна села на ближайшую коробку, стоять ей было тяжело: мешал живот, в котором уже несколько месяцев ворочался Дашин братишка.

— Как попрошайничала? Почему? Ты что, голодная? Нищая? А где была бабушка?

— В магазине, — пояснил Юра, — стояла в очереди, а Дашка тихо улизнула, села в троллейбус и клянчила там деньги. Действительно на испанском. Правда, ее никто не понимал.

Дарья болтала на испанском свободно, а Анне за три года жизни в Лиме удалось освоить только магазинную лексику. Она выразительно посмотрела на мужа: “Твоей маме ничего нельзя доверить. Теперь убедился?” Юра отвел глаза и пожал плечами.

— Один дядечка поняр, — сказала Даша. — Он перевер, что я приехара в Москву сручайно и теперь мне нужны денежки на обратный бирет.

— Прекрати коверкать язык! — прикрикнула Анна. — Какой дядечка? А если бы он тебя не в милицию, а в… неведомо куда отвел?

Она хотела еще добавить, что дочь своими фокусами до могилы ее доведет, но сдержалась. Не следовало часто пускать в ход оружие жалости. Оно было едва ли не единственным в воспитании Дарьи.

— Пойдем Кирку кормить? — предложила Даша.

Кириллом решили назвать ее братика, который должен был появиться на свет через месяц. После того как однажды ночью Дарья пробралась в спальню родителей с резиновой грушей, наполненной кока-колой, чтобы через мамин пупок впрыснуть любимый напиток братику, в каждый прием пищи порции теперь делили на то, что предназначается маме, и то, что пойдет братишке. Кирилл, по Дарьиному мнению, предпочитал сладости и шипучие напитки.

— Иди умывайся, — сказала Анна устало. — И если ты еще раз когда-нибудь будешь притворяться нищей, я… я не знаю, что с тобой сделаю.

Дарья ускакала, а Анна обняла ноги мужа и прижалась лицом к его бедру.

— Ну, в кого, в кого она у нас такая? Юра ласково гладил жену, а когда увидел, что у нее закапали слезы, поднял и крепко обнял. Он прижал ее голову к своему плечу и наклонился к уху:

— Все в порядке, успокойся. Представляешь, еще один такой чудик?

— О нет! — простонала Анна.

Но в ее голосе уже не звучало отчаяние, это была своего рода игра в негодование. Так говорят родители, пересказывая детские шалости, и возмущение плохо маскирует восхищение поступками, немыслимыми для них самих.

Юра почувствовал легкий толчок в бок и положил руку на живот Анны.

— Барахтается, — улыбнулся он, прислушиваясь. — Мне так нравится! Давай ты постоянно будешь беременной?

— Что-о-о?

— Ладно, ладно, без паники. Слушай, а они не ошиблись, что мальчик?

— Нет, — покачала головой Анна. — Два раза ультразвук делали в Лиме. Он лежал, вполне ясно демонстрируя свою половую принадлежность.

— А на кого он похож?

— Ну Юра! — рассмеялась Анна. — Что там видно на экране?

— Интересно, причинное место видно, а нос нет? Какого же оно размера?

— Вот теперь мне ясно, откуда у дочери интерес к гениталиям и словам, их обозначающим. Охальник!

За ужином Анна рассказывала о походе в ближайший универсам.

Ряды контейнеров с гранатовым соком — вакса, сильно разбавленная. И больше ничего, то есть абсолютно ничего. Из подсобки вывезут тележку с вареной колбасой или сыром — народ толкается, почти дерется. В итоге купила хлеб и рваный пакет с кефиром. Дарья пить отказывается, требует йогурт.

— А Корька не знает, что такое йогурт, — встряла Даша.

— Кто такой Колька? — спросил Юра.

— Сын наших соседей, — пояснила Анна. — Сегодня познакомились. Очень симпатичные люди. Наши ровесники. Он таксист — Славой зовут. Она — Марина, учительница младших классов, работает в школе, что из нашего окна видна. Показали мне свои запасы. Мамочка родная! Как на подводной лодке. Мешок гречки, мешок риса, ящик макарон, штабеля немецкой тушенки, гуманитарной ее называют — помощь из Германии. Они на запасах полгода продержатся. И так у всех. Народ напуган предстоящим повышением цен и все сметает, все — в закрома. Мы же на рынке покупаем, цены в пять — десять раз выше. Короче, все свои накопления мы в скором времени просто проедим, — упрекнула неизвестно кого Анна.

— О деньгах не волнуйся, — уверенно сказал Юра. — Вчера, не успел тебе рассказать, у меня состоялась окончательная беседа с начальством. Два года я — начальник цеха в Шереметьеве-2, и в конце девяносто второго меня планируют в Испанию. Так что выкрутимся, проживем. Два месяца отпуска впереди, квартиру приведу в порядок. Машиной займусь. Хоть и новая, а проверить и обработать антикоррозийкой ее надо. В магазины буду тебя возить. И после Кириного рождения помогу дома. Дарья! Мы будем маме помогать?